Письмо было получено Алексеевым 24 августа 1918 г. за месяц до его смерти. К сожалению, их дальнейшая переписка неизвестна, но она совершенно точно была. Предположительно Алексеев успел ответить Дутову в конце августа – сентябре 1918 г. Оренбургский атаман свое следующее письмо Алексееву, по имеющимся косвенным данным, передал через генерал-майора А.Н. Гришина-Алмазова в октябре 1918 г.869 Алексеев к этому времени уже умер (25 сентября 1918 г.), и далее переписка Дутова велась с его преемником А.И. Деникиным.
Опубликованное выше письмо Дутова Алексееву отражает его политические и военные взгляды в данный период, во всяком случае в том виде, в каком он хотел бы, чтобы их представляли на белом Юге. Конечно, он мог и прихвастнуть своими связями. Но все же оренбургский атаман, безусловно, имел сведения и из других антибольшевистских центров и подпольных организаций, правда являвшиеся в значительной степени устаревшими, а уровень информированности Дутова оставлял желать лучшего. В частности, атаман писал о московских подпольных организациях, в том числе и об организации во главе с Б.В. Савинковым («Союз защиты Родины и Свободы»). Есть данные о том, что до конца мая 1918 г. Главный штаб «Союза защиты Родины и Свободы» установил связь с Дутовым870, однако, реконструируя последовательность событий как деятельности Дутова, так и работы организации Савинкова и соотнося их между собой, нельзя не прийти к выводу, что организация Савинкова едва ли смогла наладить какое бы то ни было взаимодействие с Дутовым. Савинков после ликвидации поднятых его организацией восстаний в Москве и на Верхней Волге в июле 1918 г. бежал в Казань, где воевал в частях Генерального штаба полковника В.О. Каппеля871. об этом Дутов в начале августа 1918 г. еще не знал. Скорее всего, ассоциация высшей монархически настроенной аристократии с германофильством у Дутова свидетельствовала о его критическом отношении к монархической идее, а то, что он не считал возможным вполне полагаться на эсеров, говорит о его более правых взглядах. Таким образом, по политическим пристрастиям лета 1918 г. Дутова можно отнести к либеральному лагерю, а если говорить конкретнее, то в большей степени его взгляды соответствовали программе кадетской партии. При этом Дутов был типичным порождением 1917 г., в его поступках постоянно и отчетливо проявлялись такие качества, как демагогия и приспособленчество. Характерна приписываемая личным врачом Дутова Н.М. Рибо (Рябухиным) знаменитому даурскому барону генерал-майору Р.Ф. Унгерну фон Штернбергу презрительная реплика, относящаяся уже к 1920 г.: «Я не особенно доверяю Дутову и остальным из этой шайки. Все они кадеты и шли в одной упряжке с социалистами»872.
Весьма доброжелательно оренбургский атаман отозвался о Комуче, что позволяет возложить вину за обострение конфликта прежде всего на представителей Самары. Деятели Комуча иначе смотрели на ситуацию. Один из них отмечал, что, «находясь в тылу и обеспеченные от прямых ударов большевиков, части оренбургского казачества предпочитали оставаться под тем или другим предлогом в тылу, и неоднократные попытки Комитета и командования Народной армии перебросить некоторые части оренбуржцев на помощь частям Народной армии оставались безрезультатными. Атаман Дутов, будучи членом Комитета, вел политику определенно Комитету враждебную, входя в непосредственные сношения с Сибирским правительством, часто во вред Комитету»873. При этом оренбуржцы в глазах представителей Комуча были контрреволюционерами и присылка казаков на Волгу в Самаре воспринималась крайне настороженно, так что самарские политики в значительной степени сами виноваты в сложившейся ситуации. Не случайно Генштаба подполковник П.П. Петров отметил в своих мемуарах, что «боязнь Дутова как контрреволюционера, боязнь всякого нового влияния – очевидно господствовали (в Комуче. – А. Г.) над сознанием, что надо прежде всего думать об успехах на фронте»874. Такое же мнение получило распространение и на белом Юге875.
Несколько позже Дутов на вопрос П.Н. Милюкова (по другим данным, эта фраза Дутова была воспроизведена А.Н. Гришиным-Алмазовым на Ясском совещании в конце 1918 г.) о его отношении к Добровольческой армии ответил: «Пусть приезжает Добровольческая] армия; я в ее распоряжении»876. Вообще политическая платформа Дутова в начале августа 1918 г. сводилась к следующему: любовь к России, неприятие партийной борьбы, автономия областей, строгая дисциплина, беспощадная борьба с врагами и твердая власть877.
Между тем на восток России пробирались и другие эмиссары белого Юга. В частности, почти одновременно с подполковником Мельниковым там побывал Генерального штаба подполковник В.Д. Хартулари878, составивший в сентябре 1918 г. в Москве (!) об этом подробный доклад, представленный вскоре командованию Добровольческой армии. Военно-политическому положению Оренбургского казачьего войска Хартулари посвятил один из разделов своего доклада:
«Находясь на границе Сибири и Европейской России и в сфере политического влияния, с одной стороны Сибири, – с другой Самары – Оренбургское войско оказалось политически разъединенным на две части. Северные отделы879 – 2 и 3, экономически связанные с Сибирью, с начала переворота, отряхнув с себя глубоко засевший тут большевизм, – присоединились к Сибири, признали ее протекторат и отдали ей свою вооруженную силу. Слияние это прочно. Южный – первый отдел, в свое время выдвинувший ДУТОВА и скрывавший его во время господства Советской власти880, – после переворота пошел опять за ним и разделил его судьбу. Дутов, с начала переворота, не будучи знаком с Сибирским правительством и вследствие географической близости, – потянул к Самаре. Самарское правительство приняло его с распростертыми объятиями, включило как члена учредительного собрания в свой состав, назначило своим главноуполномоченным для всей Оренбургской губернии и поднесло чин Генерал-Майора. Дутов имел неосторожность принять и назначение и чин, чем определилось его зависимое от Самары положение. Полки 1-го отдела вошли в состав народной армии.
Так как Дутов по облику совершенно не подходит к Самарскому правительству – вскоре не замедлило обозначиться расхождение. Стремясь объединить войско, которое его выбрало атаманом, Дутов убедился, что большинство не за Самару и, следовательно, не за него. Ознакомившись тем временем с физиономией Сибирского правительства, он, по-видимому, убедился, что поторопился принять Самарскую ориентацию.
В конце июля он предпринял поездку в Омск, что было и Сибирью и Самарой истолковано как знамение перемены политического курса. Действительно, вслед за возвращением его из поездки отношение его к Самаре изменилось до того, что в середине августа в Оренбурге одновременно был закрыт официоз Самарского правительства и предан полевому суду один из тамошних представителей Самарской власти881, которая реагировала на это лишением Дутова звания главноуполномоченного правительством для Оренбургской губернии. Этот конфликт совпал со сбором в Оренбурге войскового круга, который отнесся к умалению прав своего выборного атамана весьма чутко. Исхода конфликта дождаться не пришлось, но можно предугадать, что вопрос кончится объединением в сторону Сибирской ориентации»882.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});